Чем харакири отличается от сэппуку

«Именно в минуты исступления самурай совершает деяния, губительные для кармы. <…> Можно натворить такое, что даже сэппуку будет недостаточно», – так рассуждает один из героев «герметичного детектива» Б. Акунина «Левиафан», японец Гинтаро Аоно. «А, вы про это, как его, хиракира, харикари», – иронически замечает  другой герой «Левиафана», француз Гош.

Разумеется, и в том, и в другом случае речь идет о ритуальном самоубийстве, считающемся в бусидо, кодексе самурайской этики, одним из самых достойных видов смерти. В русскоязычных словарях иностранных слов зафиксировано лишь слово харакири – в значении ‘самоубийство путем вспарывания живота’. Однако кому, как не Акунину, – а точнее, Григорию Чхартишвили, известному японисту и автору солидного научного исследования «Писатель и самоубийство», – пристало разбираться во всех тонкостях употребления этого термина. Заметим, что словом сэппуку называет у Акунина ритуальное самоубийство именно японец, а упоминание о харакири встречается в «Левиафане» лишь в речи европейцев («Появился японец с трогательным цветастым узелочком в руке. Интересно, что там у него – дорожный набор для харакири?» – размышляет француженка Рената Клебер). Термин сэппуку и действительно гораздо более распространен в самой Японии.

Возникновение дублетов сэппуку и харакири связано с особенностями иероглифического письма, которое в V–VI вв. пришло в японский язык из Китая – хотя китайский и японский языки принадлежат к разным языковым группам, именно иероглифика (изображение какого-либо предмета или объекта при помощи символического рисунка), по-видимому, лучше всего соответствует восточному типу сознания. Вместе с китайским иероглифом заимствовалось и его китайское (так называемое «верхнее», или «он») чтение. Но с течением времени (с VIII–X вв., после изобретения на основе китайской письменности особых систем японского письма – азбук «катакана» и «хирагана»), у иероглифов постепенно появлялось и собственно японское («нижнее», или «кун») чтение. Таким образом, оказалось, что один и тот же иероглифический знак (или набор знаков) будет для китайца и для японца означать одно и то же, но звучать иначе. Так, два иероглифа, означающие ‘живот, внутренности’ и ‘резать, вспарывать’, при «верхнем», «китайском», чтении будут звучать как seb-puku (сэппуку), а при «нижнем», «японском», чтении – как hara-kiri (харакири). «Китайские» варианты звучания иероглифов, как правило, воспринимаются как относящиеся к более высокому, книжному стилю речи. По остроумному замечанию одного из японистов, сделать харакири сравнимо с отбросить копыта, тогда как совершить сэппуку – с достойно отойти в мир иной.

Просторечным, пренебрежительным словом харакири пользуются, как правило, те, кто без должного уважения относится к кодексу бусидо. Вот почему идеальным образом совершенное ритуальное самоубийство (причем отнюдь не только «путем собственноручного вспарывания живота» – гораздо чаще самураю помогает покинуть этот мир своего рода «секундант», который, стоя позади, должен одним ударом меча отсечь голову самоубийцы) стоит называть именно сэппуку. Ведь харакири – самоубийство, совершенное не по правилам, с нарушением каких-либо этических или эстетических норм, – позор для истинного самурая.

Светлана Друговейко-Должанская