EN
 / Главная / Публикации / Почему лингвисты любят слова-паразиты?

Почему лингвисты любят слова-паразиты?

Светлана Сметанина04.12.2018

Наткалья Богданова-Бегларян / Facebook


Обычная устная речь – то, как мы говорим в повседневной жизни – с недавних пор стала предметом пристального исследования учёных-лингвистов. О том, какой практический смысл в таких исследованиях, об изменчивой норме и живой речи рассказывает участница V Международного педагогического форума профессор Санкт-Петербургского государственного университета Наталья Богданова-Бегларян.

– На Международном педагогическом форуме в Сочи Вы делаете доклад в секции «Языковая норма. Виды и проблемы». А что сейчас происходит с языковой нормой?

– Ничего особенно нового с языковой нормой не происходит. С ней всегда происходит одно и то же: она живёт, она, с одной стороны, держит язык – не было бы стабильной и более-менее устойчивой нормы, мы бы давно перестали читать даже Пушкина, не говоря уже о более ранних литературных произведениях. А с другой стороны, норма, безусловно, изменчива, очень гибка и иногда меняется прямо на глазах одного поколения носителей языка. И именно благодаря её изменениям язык развивается.

Норма помогает нам понимать друг друга, а также помогает языку развиваться. И дело наше – исследователей и лингвистов – наблюдать. Может быть, со стороны кажется, что сидит кто-то в кабинетах и придумывает – давайте-ка мы теперь будем говорить так, а писать вот так. Ну, с писать, возможно, отчасти так и происходит, а с говорить – совсем нет.

Лингвист – только наблюдатель, который способен сделать выводы из своих наблюдений. Когда какое-то явление отклоняется от привычного стандарта и становится широко распространённым – и в речи не просто обычных людей, а образованных, на которых мы привыкли ориентироваться, – тогда мы говорим: да, кажется, норма изменилась и её пора зафиксировать.

– Приведите какие-нибудь примеры, чтобы было понятнее.

– Вот если бы норма зависела только от распространённости, мы бы давно должны были говорить лОжит и звОнит – так действительно говорит 90 процентов носителей русского языка, но пока так не говорят даже 50 процентов образованных людей. Поэтому норма здесь более или менее устойчива.

А вот, скажем, с глаголами одеть/надеть, пожалуй, ситуация уже изменилась, как это ни печально. Надеть почти не услышать – ни в университете, ни по телевизору, ни в речи политиков, которые тоже должны быть носителями литературного образца. Но все одевают пальто, ботинки и так далее. Поэтому я об этом тоже скажу, что в данном случае приходится, как ни грустно, но согласиться – норма изменилась.

Читайте также: Светлана Друговейко-Должанская: «С грамотностью ничего чрезвычайного не происходит»

На очереди и лОжит, и звОнит, и кушает – это тоже слова-«страдальцы», которые рано или поздно придут к печальному для нас результату. А для языка, кстати, не печальному. Для языка это вполне логичный результат, потому что именно так другие слова такого же типа двигались. Наше дело – наблюдать, фиксировать, иногда удивляться и делать выводы из того, что видим.

– Как Вы думаете, если бы человек нынешнего времени встретился бы с человеком XIX века, они бы спокойно друг друга понимали?

– Ваш вопрос вынуждает меня только фантазировать, потому что устная речь XIX века зафиксирована не была и сохранилась только в художественных произведениях в качестве имитации разговорной речи, на которой говорили герои того или иного произведения. Сегодня же мы точно знаем, как мы говорим, потому что есть корпус устной речи. Есть огромные массивы зафиксированных данных, и я знаю об устной речи гораздо больше, чем кто-то другой из лингвистов, потому что я этот корпус сама делаю и сама с ним работаю.

А про XIX век только домыслы из книжек, а в книжках и сейчас герои говорят не так, как мы говорим на улице – разница довольно большая. Так что трудно сказать, но, думаю, что мы бы всё-таки поняли друг друга – на уровне литературного владения языком. На уровне обывателя – с меньшей вероятностью. Всё-таки диалектная речь очень сильно различается между собой.


Житель деревни XIX века совершенно не понял бы жителя деревни XX века.

– Когда устную речь начали фиксировать с научной целью?

– Это примерно 70-е годы прошлого века. Когда вышла первая книжка под редакцией Елены Андреевны Земской под названием «Русская разговорная речь», то даже на Западе с удовлетворением заметили, что, наконец-то, русские лингвисты начали заниматься настоящей речью. Потому что до этого на устную речь почти не обращали внимания. А сейчас мы научились фиксировать эту речь и анализировать её.

– Как происходит эта работа? Вы ходите по улицам и записываете, кто как говорит?

– Я представляю наш корпус, который для русского языка – единственный в мире. Это корпус, который мы назвали условно «Один речевой день». Методику мы заимствовали у японцев и британцев, которые это делают давно.


Мы буквально вешаем человеку диктофон на шею и оставляем его целый день жить с этим диктофоном. Таким образом фиксируется вся его речевая продукция – всё, что он сам и его окружение наговорили в течение дня.

В конце дня эти записи сдают нам, а мы расшифровываем и анализируем. Поэтому я знаю про нашу реальную речь больше многих.

В нашем корпусе 1250 часов звучания, 130 информантов и миллион словоформ в расшифровках. Это пока ещё капля в море, потому что работа очень трудоёмкая. Но мы стараемся и много об этом пишем.

– Можно уже говорить о каких-то тенденциях за последние 10 – 20 лет?

– Мы начали свой корпус десять лет назад. Поэтому сравнивать можно только с более ранними записями, которые сделаны по другой методике. Но это невозможно сравнивать, потому что тогда запись велась в экспериментальных условиях – в лаборатории. А в этих условиях человек несвободен – он видит диктофон и чувствует себя напряжённо. Другое дело, когда он просто живёт – ходит по магазинам, едет в транспорте, пьёт чай с друзьями. Он даже сам не фиксирует свою речь в это время, не замечает её. Поэтому сравнивать сложно.

Дайте нам немножко времени, и мы, может быть, сравним записи 2007 года и, например, 2016. Но мы ещё даже не обработали тот массив, который мы записали. Очень медленная работа (эта работа выполняется при финансовой поддержке гранта РНФ (проект № 18-18-00242 «Система прагматических маркеров русской повседневной речи»)).

– В других странах уже давно ведётся такая работа?

– В Японии и Британии – только в двух странах. Японцы это делают примерно с 80-х годов прошлого века, англичане поменьше. И обе страны практически не дают доступа к этим данным. Британцы, например, за очень большие деньги продают даже очень маленький фрагмент – 10 минут звучания стоят огромные суммы.

– Почему так?

– Кроме всего прочего, нужны юридические условия, чтобы обнародовать этот материал. Представьте себе – человек в течение дня рассказывает о каких-то реальных событиях, может быть, в кабинете врача он обсуждает свой диагноз или речь идёт о коммерческой тайне. Например, когда бизнесмены соглашаются на такую запись, они выключают её на время серьёзного бизнес-разговора.

Мы работаем с этим материалом, но мы не можем его налево и направо всем показывать и тем более выкладывать в сети. А, скажем, немцы, которые очень законопослушны, в принципе не могут делать такую работу. Они считают, что тогда каждый участник разговора – даже кондуктор в автобусе – должен дать письменное согласие на то, что его записывают. Но это нереально. Пока мы берём письменное согласие только с информантов. И берём с него слово, чтобы он, куда бы только ни пришёл, всегда громко говорил: «Идёт запись». Таким образом мы пытаемся преодолеть эти юридические и этические моменты.

– На основании ваших исследований можно сказать, что отличает русскую устную речь?

– Это характерно, наверное, для любого языка, просто мы про это не знали, пока не прикоснулись к устной речи. Чтобы сказать что-то неподготовленно и спонтанно, мы используем большое количество «помощников» – вербальных и невербальных. Самое простое – э, а, ну, так сказать, вот. На Западе это тоже давно замечено, и они пытаются их описывать. Но мы пока с ними даже на уровне терминов не можем до конца совпасть, потому что тому, что мы обнаруживаем у себя, не сразу удаётся найти аналог, они придумывают совсем другие термины.

Мы привыкли говорить, что это слова-паразиты, «мусор», с которыми нужно бороться. Но наша позиция – сначала нужно наблюдать и понять: если мы всю жизнь эти слова употребляем, значит, это зачем-нибудь нужно. Значит, психологически нам нужны эти слова и они нам в чём-то помогают. Так давайте не будем пока их гнать, а попробуем разобраться.

Вот мы и разбираемся – создаём типологию, если хотите, «мусорных» слов. Они у нас называются «прагматические маркеры». И мы даже обещаем через два года сделать словарь таких единиц, где каждой единице будет посвящено не менее 20 – 30 страниц со всеми нюансами употребления.

Это безумно интересный вопрос, зачем мы их употребляем. Например, словечко такой. Вот, казалось бы, Вы хорошо знаете значение этого слова. И вдруг мы слышим диалог: «А он такой приходит, а ты туда пойдёшь?» «Она такая – а не пойду». А ведь это у всех на слуху – мы так говорим. Значит, нужно описать функцию этого слова в таких употреблениях. И каждое словечко – какое-то маленькое открытие. Так что мы из тех, кто любит такие слова.

– Что даёт с практической точки зрения такой подробный анализ устной речи?

– Чисто практических как минимум три направления. Наши технари создают разные системы распознавания речи и вдруг им попадается вот такая речь, а в системе не заложены эти маркеры. И система сразу начинает тормозить. То есть её надо научить разбираться, что отсеивать в сторону, а что в речи значимо.

Во-вторых, то же самое чувствует иностранец, который приезжает к нам. Где-то он выучил русский язык – красивый, по книжкам, такой эталонный. Сталкивается с тем же самым, и он просто в ступоре. Вот возьмите словечко там. Он когда-то выучил, что это наречие места или в лучшем случае времени. И вдруг слышит: «А он там сказал, и они там сидят». Он лезет в словари и ничего не может понять.

Ну и наконец, переводчики. Когда они учатся переводить синхронно, естественно, они все слова должны знать – что отсеять в потоке речи. И одно дело, когда нужно передать только смысл, и он отсеет весь этот мусор. А если надо передать в письменном тексте всю эту ауру разговорности? А он всё отсеял, и осталась не разговорная речь. Тогда это плохой перевод.

Кстати, не так много таких слов – может, полтора десятка единиц с разными структурными вариантами и около десятка функций, которые они выполняют.

– То есть это шаг в направлении тех самых электронных переводчиков, которые придут на смену живым специалистам?

– Да, именно. Переводчики, которые в телефоне, им этого не нужно – в телефон вы вряд ли будете говорить языком, которым вы общаетесь с друзьями за чашкой кофе. Вы будете говорить медленно. А вот когда Довлатова переводят на какой-то язык, и если убрать всю его разговорность, то от Довлатова мало что останется. 

Также по теме

Новые публикации

Каналы о России глазами иностранцев множатся в интернете, собирая сотни тысяч подписчиков по всему миру. Видеоролики о российских городах, образе жизни, русской культуре и кухне смотрят и комментируют. Достаточно подписаться на двух-трёх таких блогеров, чтобы очень скоро понять, благодаря системе интернет-рекомендаций, как много молодых, образованных и любопытных иностранцев выбрали Россию для проживания.
Осенью 2023 года власти Латвии, которые уже давно пытаются выдавить русскоязычных жителей из страны, пригрозили, что заявления на выдачу вида на жительство россияне должны подать до 1 апреля 2024 года. После этой даты всех, у кого есть российский паспорт и кто не сделал этого, обещают депортировать из страны.
Российско-германское движение городов-партнёров не сведено на нет, хотя и сталкивается с серьёзными препятствиями, считает вице-президент общества «Россия – Германия», член правления Международной ассоциации «Породнённые города» Анатолий Блинов. Об этом он заявил в рамках российско-германского круглого стола, состоявшегося 26 марта 2024 г.
Школа в киргизской деревне Достук известна на всю округу благодаря российским учителям, которые в ней работают. Родители школьников из других посёлков нанимают автобус, чтобы их дети могли учиться у российских специалистов. Супруги Юсуповы из Башкирии преподают здесь географию и биологию.
Сегодня обратим внимание на правописание аббревиатур, связанных со словом министерство. Как правильно: минкульт или минкультуры? Минобороны заявил или заявило? С прописной или со строчной буквы нужно писать эти сокращения?
В приграничных районах Финляндии резко сократилось население, закрываются магазины, школы, население бросает свои дома из-за отсутствия работы. Финский журналист Кости Хейсканен рассказал, как обернулись дела в Финляндии из-за разгула русофобии и почему при всём том политики не намерены сворачивать с антироссийского курса.
25 марта исполняется 160 лет художнику Алексею Георгиевичу Явленскому. Имя художника лучше известно за пределами России, однако, если присмотреться, его работы легко могут встать в один ряд с картинами русских модернистов. Не стоит также забывать, что в группу немецких экспрессионистов «Синий конь», кроме Явленского, входил и его близкий друг, знаменитый абстракционист Василий Кандинский.
В МИА «Россия сегодня» состоялся круглый стол «Россия – Китай: стратегическое партнёрство и глобальные вызовы». Дискуссия стала продолжением цикла образовательно-экспертных мероприятий «Новые горизонты сотрудничества России со странами Ближнего Востока и Африки».
Цветаева