Первый полный стихотворный перевод классического произведения Лудовико Ариосто «Неистовый Роланд» вышел в России. Рыцарская эпопея, созданная пятьсот лет назад, лежит в фундаменте европейской литературы, и в любви к ней признавались многие русские классики. Но перевести «Роланда» в русских стихах ранее не получалось. Это удалось нашему современнику, ростовскому переводчику Александру Триандафилиди, который потратил на работу более 20 лет.

Переводчик рассказал «Русскому миру» о сложностях перевода, с которыми помогло справиться богатство русского языка, своих предках из Афин и значении древних авторов для современного читателя. А также о том, что эталоном для переводов средневековых европейских классиков он считает язык пушкинской поэмы «Руслан и Людмила».

Преодоление себя

– Абстрагируясь от того, что вы автор перевода, скажите – появление стихотворного перевода «Неистового Роланда» – важное событие в современном литературном процессе?

– Осмелюсь сказать: важное, иначе не стоило бы браться за столь долгий, ответственный и непростой труд. Особенно приятно это осознавать теперь, когда достигнута цель, поставленная самому себе на исходе прошлого века. Появление новых переводов великих произведений прошлого, на мой взгляд, служит критерием силы и жизнеспособности национальной культуры: без прошлого нет будущего, как известно.

– Как вы думаете, почему «Неистового Роланда» в стихах не переводили раньше, хотя многие русские классики говорили о любви к Ариосто? Ведь был Золотой век с плеядой поэтов-переводчиков, была мощная советская школа переводчиков – почему никто не взялся?

– Как раз в стихах «Неистового Роланда» начали переводить ещё в Золотом веке. Первым был малоизвестный теперь Абрам Норов, участник Бородинского сражения, а затем целая плеяда знаменитых имен: И. И. Козлов, К. Н. Батюшков, П. А. Катенин и, конечно, А. С. Пушкин. Но это были вольные переложения фрагментов. В то же время Семён Раич, в разное время преподававший словесность Лермонтову и Тютчеву, упоённо работал над полным переводом, но не октавами, как следовало бы, а балладной строфой. К сожалению, было выпущено только три тома Ариосто в его переложении, до 15-й песни включительно. Есть сведения, что в бумагах переводчика содержался текст более половины всей поэмы. Первый томик Раича, вышедший в 1832 году, я храню в качестве реликвии, ведь эта работа никогда не переиздавалась.

И в советское время, до войны, переводчики обращались к Ариосто, в первую очередь Александра Курошева под редакцией Михаила Лозинского и Алексея Дживелегова, но до конца работу не довёл никто. И только в 1993 году вышел научный перевод верлибром Михаила Гаспарова, который не поставил точку в русском освоении Ариосто, поскольку, на мой взгляд, лишён поэтичности. Во время своей переводческой работы я основательно изучил труды предшественников.

– Пишут, что работа заняла у вас 20 лет. Когда вы начинали, понимали, что она займет столько времени?

– Откровенно сказать, принимаясь за «Неистового Роланда» в сложное время для нашей страны и, в частности, для моей семьи, я не задумывался о перспективах. На первом этапе чрезвычайно важным было преодолеть неизбежные барьеры, связанные с реалиями той эпохи, языком и поэтической формой. Преодоление Ариосто было для меня преодолением себя самого.

Не из коротких и не из простых

– Вы представляли издание «Неистового Роланда» в Москве. Какую реакцию у специалистов и читателей вызвал ваш перевод?

– На встрече было довольно мало людей. Хотелось бы верить, не из-за безразличия к Ариосто, а по причине недостаточной информированности о мероприятии. В соцсетях перевод вызвал одобрительную реакцию, но о конкретных выводах пока говорить рано, ведь люди поэму должны прочитать и осмыслить, а она не из коротких и не из простых.

– Почему ваш выбор пал на Ариосто?

– Увлечение итальянской литературой и рыцарской куртуазностью позднего Средневековья неизбежно привело меня к Ариосто и определило мои пристрастия, видимо, на всю жизнь. К тому же его поэма чрезвычайно значима для русской классической поэзии, и на этом фоне отсутствие её стихотворного перевода виделось мне досадным пробелом, необходимо было исправить историческую несправедливость. Завершив «Неистового Роланда», я ничуть не успокоился и работаю над другими произведениями на том же поприще.

– А как в вашу жизнь пришло увлечение древними авторами?

– Это произошло в юности, точнее, лет в семнадцать. Мне досталась по наследству богатая библиотека. И ещё в детстве, когда я случайно раскрыл фолиант Данте с гравюрами Доре, во мне родилась жажда постижения той литературы, которую не преподают в школе, но перевод подобных текстов казался мне чем-то фантастически сложным.

– Ваша фамилия выдаёт греческие корни. Сыграло ли это роль в выборе сферы деятельности?

– Мои предки вышли из Афин и обосновались в Ростове-на-Дону более ста лет назад. Есть во мне и итальянская кровь. Так сложилось, что мои предпочтения пали на итальянскую словесность, вместе с тем мне далеко не безразлична греческая античная культура.

«Руслан и Людмила» как эталон

– Как вы работаете над переводом древних произведений – ищите аналог устаревших слов на современном итальянском/французском языках или это не требуется?

– Аналог нужно искать в русском языке, на который переводишь, причём, безусловно, с оглядкой на комментаторов, носителей языка оригинала. Исключительное богатство нашего языка даёт неограниченный простор для творческой работы.

– Одни переводчики старых авторов используют архаичные русские слова, другие переводят на современный язык. Как поступили вы?

– Лет восемь тому назад, после публикации одного из фрагментов моей работы, некто обвинил меня в эклектичности, то есть смешении архаичной и современной лексики. Я сделал определённые выводы и постарался максимально приноровить язык своего перевода к духу эпохи, в которую был создан оригинал, совместив его с современными лексическими канонами. Эталоном для меня стал язык «Руслана и Людмилы». Текст перевода переделывался бессчётное количество раз.

– При переводе Ариосто аналоги каких слов или понятий на русском языке дались вам труднее всего?

– Труднее всего давались те места поэмы, где поэт расточает славословия роду д'Эсте, правителям Феррары, своим покровителям, а также различные отступления, перенасыщенные аллюзиями на современные автору события. Здесь требовалась словесная эквилибристика, поскольку не в моих правилах жертвовать реалиями подлинника.

Не только Ариосто

– Есть ли в мировой литературе ещё произведения первого ряда, которые неизвестны (или малоизвестны) русскому читателю из-за отсутствия качественного перевода?

– Даже исчислить такие произведения нельзя, потому что в каждую эпоху, в каждой литературе были свои гении, и чем развитей эпоха в культурном плане, тем больше в ней гениев, признанных и непризнанных. И ещё, важно определиться, кого понимать под «первым рядом»: только тех, чей статус классика поддерживается до сих пор всемирным признанием и известностью (Гомер, Данте, Шекспир, Гёте), либо же тех, чьё творчество самобытно и совершенно в художественном плане, но известно сейчас только специалистам.

Среди первых назову Боккаччо, который далеко не ограничен «Декамероном», но сколь многое из его наследия известно в России только по названиям! Среди вторых относительно моей темы приведу несколько имён без комментариев: Чекко д’Асколи, Боярдо, Буркьелло, Фоленго, Банделло, Марино, Тассони… С гордостью могу сказать, что один такой пробел, помимо Ариосто, я заполняю: это флорентинец Луиджи Пульчи – скоро его «Моргант», великий комический эпос XV века, моими усилиями зазвучит в русских октавах.

– Как, по-вашему, какую роль играют старые авторы в современном российском обществе? Читает ли их кто-то кроме исследователей и студентов профильных факультетов? Насколько часто вам доводится встречать «обычных читателей» античных или средневековых авторов?

– Здесь мне трудно ответить, но хотелось бы, чтобы интерес к этим авторам в обществе был больше. Они того сполна заслуживают. В прошлом году вышел «Освобождённый Иерусалим» Тассо в переводе Романа Дубровкина, годом раньше – первая часть «Королевы Фей» Эдмунда Спенсера в переводе Владимира Микушевича. Тенденция не может не радовать. Если такую литературу издают, значит, есть спрос, пусть и малый.

– Как вы считаете, как следует подавать древних классиков в школах и вузах? Как часть истории, как этап в истории литературы, фундамент более поздней классики или делать акцент на их самостоятельную ценность?

– Считаю, что это чистой воды утопия: практика показывает (и я сам тому не исключение), что к произведениям школьной программы прививается некое чувство обязаловки, навязанности, которое не способствует их дальнейшему самостоятельному постижению. В профильных вузах, на филфаке, и так преподают. Каждый волен оценить и принять ту литературу, что ему по душе, потому что мир не ограничен социальными сетями и виртуальным пространством, в которое современный человек погружается всё глубже и глубже с риском невозврата к реальности объективной и подлинным духовным ценностям.

– Русские переводы античной и средневековой классики Гнедича, Жуковского, Лозинского – сами по себе классика. Как вы к ним относитесь, отражают ли они запросы современного читателя или нужен решительный пересмотр переводов корпуса великих текстов?

– Василий Жуковский выпадает из этого ряда, потому что его переводы вольные, хотя для своего времени и в целом для русской поэзии они исключительно значимы. Не все знают, что Жуковский не владел древнегреческим, а переводил «Одиссею» Гомера с немецкого подстрочника, сделанного специально для него и близкого к оригиналу. Работы Николая Гнедича и Михаила Лозинского являются эталонными. Это непреходящие шедевры переводческого искусства двух веков нашей словесности. Как раз они пересмотра не требуют. Переводы «Илиады» после Гнедича и «Божественной комедии» после Лозинского доказали (мне, по крайней мере) всю несостоятельность попыток соревноваться с гениями.

– Ходит известная байка, что якобы кто-то из великих англичан говорил – мол, повезло русским, для них Шекспира перевел Пастернак, а нам приходится читать «Гамлета» на устаревшем английском. Как вы считаете, в этом есть доля правды?

– Думаю, что сказавший это англичанин просто хотел польстить Борису Пастернаку. Английская школа перевода требует отдельной темы обсуждения, относительно же Ариосто скажу, что у них шесть полных переводов «Неистового Роланда». Первый, в октавах, появился уже в шекспировскую эпоху. Грех жаловаться.