Автор знаменитого «Ржевского мемориала Советскому солдату» Андрей Коробцов «заболел» новой идеей. Он работает над памятником «Мирным жителям Советского Союза, погибшим в Великой Отечественной войне». Мемориал высотой сорок метров установят у деревни Дони в Гатчинском районе Ленинградской области. Его открытие ожидается 22 июня 2023 года. О том, как идёт работа и чем ему близка тема войны, молодой скульптор рассказал в интервью «Русскому миру».

– Вы знаете, что вашего «Советского солдата», установленного в 2020 году, люди зовут «Журавлём»?

– Ну что, попал, значит. Я тоже его так вижу. С детства. Как Расул Гамзатов в «Журавлях». Ещё как Александр Твардовский в стихотворении «Я убит подо Ржевом». Что и говорить, мы с моим товарищем, архитектором Константином Фоминым хотели, чтобы люди увидели солдата так: большим, как птицу в небе, и обычным человеком, как в «Я убит подо Ржевом».

– Как вы нашли образ солдата, который многие, если не все, считают своим?

– Не сразу. Сначала специально хотели уйти и от «Журавлей», и от трактовки Твардовского. Не хотели повторять, как нам казалось, избитое. Хотели своё. Предложили на конкурс, как теперь вижу тот проект, жутко пафосный вариант: раненый солдат сквозь боль поднимает знамя. Показали. По глазам членов комиссии поняли: мимо... Вернулись в мастерскую. Уже их глазами смотрели: «Ну как такое можно, а?» Начали в себе копаться. Как ни крутили, журавль – символ павшего солдата. Но мы с Костей хотели показать душу, дух погибшего бойца – обычного человека, которому страшно, больно, голодно, а он герой. Да, ещё не победил под Москвой, в Сталинградской битве и на Курской дуге. Да, уже и не каждый дойдёт до Победы, но тот солдат, голодный и оборванный, остановил наступление фашистов подо Ржевом и Ленинградом. Он дал Москве и Сталинграду сил победить. Но как это передать? У нас образ распадался на рваные шинели и лохмотья, что часть правды. А главная часть – жертвенность героя – как её показать? Не лохмотьями же. Искали деталь, думали-думали, чем заменить рваную шинель, чтобы образ зазвенел… Журавлями! И не одним. Попробовали. Оказалось то, что надо.

– А вы были на Ржевском мемориале как турист?

– Почему был? Езжу. Вижу, как люди смотрят на солдата, кто-то моими глазами, кто-то иначе. И то и другое дорогого стоит. С дочками и женой Женей был. Вот не так дано даже провёл там необычную экскурсию. Приехали школьники из театра «Два крыла» из Петербурга в сопровождении легенды русского балета Ульяны Лопаткиной. Я их водил, говорил им примерно тоже, что и вам. Они такие: «А мы думали, что это стрижи». Тоже взгляд, тоже близкий мне образ. Ещё меня греет и волнует то, что к солдату едут его родственники. Ищут родное имя в списках. Это нас подтолкнуло к тому, чтобы придумать вторую часть мемориала. Сейчас идёт обсуждение проектов его второй-третьей части, что-то уже создаётся – панорамная парковая зона, православная церковь, мечеть, синагога, отели и кафе. Делаем так, чтобы можно было приехать, пожить, отдохнуть, подумать. Я заметил, там часто много людей.

– То есть вы не закончили один проект, а уже работаете над новым монументом – погибшим мирным жителям на оккупированных территориях?

– Не могу заниматься одной работой. Глаз замыливается. Люблю переключаться. Вот сейчас веду с десяток проектов. Это по мне. Когда делю внимание между разными объектами, свежим глазом легче увидеть ошибки.

– Какие на этот раз поэтические образы или ассоциации вам помогают – Хатынь, «русский Освенцим», «Иди и смотри»?

– Я не лучший знаток прозы и поэзии. В школе учил и Гамзатова, и Твардовского, но про тот же Ржев, честно сказать, почти ничего не знал. Когда принял участие в конкурсе, начал заново читать, тогда и зацепило. Как со ржевским памятником, так и сейчас, заново читаю о Великой Отечественной, но уже и со стороны тех, кто не держал в руках оружие. Смотрю фильмы – документальные и художественные, очень ценю мемуары… Так устроен: я должен «напитаться» темой, пожить с ней, помучиться, чтобы потом увидеть и понять, как её выразить в лепке. С мемориалом под Питером я отталкивался от того, что помнил с детства: просто жуткая цифра. Цифра не укладывается в голове – 27 миллионов. Столько людей потерял СССР в годы Великой Отечественной войны. Начал читать, опять сделал открытие: на полях сражений погибли 18 миллионов, а минимум 9 миллионов – это безоружные дети, женщины, старики. Ещё историки называют цифру 11 и даже 13 – 14 миллионов с учётом погибших в концлагерях и угнанных в рабство в Германию и в другие страны. Немыслимо безразмерная цифра. Как сфера, как вечность, как время. Образы с Костей Фоминым мы искались где-то здесь. Так родилась стела. На её вершине – фигура матери с двумя детьми. Семья, которую нацисты выгнали из дома. Стела опоясана двумя пилонами. Стела с пилонами – символ вихрей войны, которые затянули людей. По пилонам, как по небу, текут образы стариков, женщин и детей, обречённых нацистами на смерть. Все вместе – ещё живые и казнённые. Над ними – души невинно убиенных, которые устремляются в бессмертие. На пилонах сделаем окна-проёмы для поминальных свечей. У подножия мемориала будет гореть Вечный огонь. Поскольку, как я понимаю, мир так и не узнает, сколько всё-таки мирных и беззащитных людей ни за что ни про что погибли в годы той войны, памятник, мы решили, будет выше «Ржевского мемориала Советскому солдату». Где-то на пятнадцать метров.

– Почему мемориал будет установлен именно у деревни Дони в Гатчине под Петербургом?

– Деревня стоит поблизости от федеральной трассы Р-23. Она идёт от Санкт-Петербурга через Псков, неподалёку Новгород, рядом граница с Беларусью. Это как раз места массовых расстрелов и сожжений заживо мирных жителей, иногда целыми деревнями. В этих местах было сожжено более девяти тысяч сёл, были временные концлагеря, лагеря пересылок рабсилы на принудительные работы в Германию. Там же фашистами строились многочисленные лагеря для военнопленных, евреев, цыган. В Гатчине и под Псковом работали донорские концлагеря для советских детей. У крох-малышей брали кровь для офицеров вермахта. Всем этим преступлениям нет прощения и нет забвения. Как и в случае со Ржевом, принята наша с Костей Фоминым идея: рядом с мемориалом разбить, нет, посадить уже не парк, а райский сад с 80 тысячами деревьев, цветов, плодовых деревьев – вишни, яблони, груши… Чтобы люди приходили не только поминать, скорбеть, но и отдыхали, «летали» душой. 

– Собирая ягоды и фрукты?

– Почему нет? Меня немного смущает, что большинство памятников в стране сейчас так или иначе посвящены теме Великой Отечественной войны. Да, поминовение, преклонение и грусть одухотворяют, делают сильнее, но и простые земные радости, которые не успели испытать погибшие люди, уверен, они их нам завещали тоже. Эти чувства тоже укрепляют, делают нас духовно богаче. Кстати, ещё поэтому я хотел бы чаще делать памятники нашим великим писателям, композиторам, выдающимся учёным, артистам, художникам. Ими наша Земля богата, как плодами природы. Другое дело, что история ржевского «Советского солдата» и памятник «Мирным жителям Советского Союза, погибшим в Великой Отечественной войне» – истории знаковые. Думаю, они навсегда. Вне времени. Как «Неизвестный Солдат» или «Родина-мать».

– А есть у вас проекты, которые, может, сложились, а возможности их реализовать нет?

– Думаю, они есть у каждого, не обязательно скульптора. Я не исключение. В Марселе мы с Костей Фоминым должны были поставить памятник Мариусу Петипа, отцу мирового балета. Памятник готов с 2019 года. Тому самому легендарному Мариусу Ивановичу Петипа, который в 1847 году по приглашению России приехал в будущую «мекку русского балета» – Санкт-Петербург. В 1894 году он получил российское подданство. Петипа создал мировые шедевры – «Лебединое озеро», «Баядерка», «Дон Кихот», «Спящая красавица»… Наш ему памятник готов, но начался ковид, потом непонятные вещи с «отменой культуры»… Другая моя боль тоже связана с балетом. «Памятник русскому балету». В 2015-м объявили конкурс. Моя работа победила, но потом организаторы решили, что на Большой Дмитровке в Москве поставят скульптуру Майи Плисецкой, умершей в мае того года. Памятник делал друг семьи. Что тут скажешь? Жизнь.

– Что вам помогает философски смотреть на жизнь?

– Марк Аврелий, если не ошибаюсь, сказал: «Делай что должно, и будь что будет».