В Москве проходит 17-й театральный фестиваль «Золотая маска», в рамках которого, помимо российских, вновь можно увидеть самые любопытные спектакли из стран постсоветского пространства. Программа «Маска-плюс», которая проводится уже в третий раз, не является конкурсом, и тем она прекрасна. В ней русскоязычные коллективы из бывших союзных республик соседствуют с национальными, эту пёструю мозаику необычайно интересно разглядывать. Впрочем, редко какому спектаклю удаётся остаться в рамках оригинальной культуры; почти в каждом звучат переклички с общим прошлым – история сосуществования народов в одной империи исчисляется веками, и рефлексия по этому поводу всё ещё актуальна.

На этот раз в «Маске-плюс» в отдельную секцию выведена программа «Новая пьеса», в которой представлены постановки по произведениям современных драматургов. Открыл программу спектакль «Mistras», поставленный Римасом Туминасом в вильнюсском Малом театре по одноимённой пьесе Мариуса Ивашкявичуса.

Точно перевести название на русский нелегко. «Mistras» – это и Мастер, и Мистер, и даже кто-то вроде Мессии. Так величают странного коротышку, который забрал нешуточную власть над поэтом Мицкевичем. У Мистера есть реальный исторический прототип – это Анджей Товянский, известный мистик 40-х годов XIX века, которого многие считали и считают гениальным шарлатаном. Мистер считает себя некой реинкарнацией Наполеона и, как свой герой, обладает способностью гипнотизировать людей (чувствительных творцов особенно). В спектакле Туминаса Мистер не только персонаж, человек из плоти и крови, но и внутренний бес самого Мицкевича – тень Бонапарта (чей культ не оставлял равнодушным практически никого, кто застал первую половину века), воплощение генетического мистицизма и мессианства поляков. Мистер вкрадчиво внедряется в дом Мицкевича, а затем и в душу, подчиняет волю поэта, изгнать его невозможно.

Но главный герой тут всё же Адам Мицкевич – гордость Польши, на родство с которым претендуют и белорусы, и литовцы. Места, где он родился, рос, учился, становился поэтом, были когда-то территорией Российской империи, а сейчас принадлежат разным странам. Ивашкявичус в своей пьесе берёт парижский период жизни Мицкевича – 1840-е годы. К тому моменту поэт был эмигрантом с солидным стажем (позади годы пребывания в Москве и Петербурге, вояжи по Германии и Италии), знаменитостью литературного цеха.

В спектакле Туминаса Мицкевичу одинаково несладко и дома, и в салоне Жорж Санд. Семейный очаг едва теплится, ведь жена страдает нервной болезнью, запустила детей и хозяйство. Адам с нежностью относится к своей рыжей Целине, но дома ему не сидится. В гостиной прогрессивной Авроры Дюдеван тоже не всегда хорошо – звёзды парижской богемы только и думают, как не утратить статус диктаторов моды, подлинные духовные искания давно не по их части. Кружок Жорж Санд, каким он создан в спектакле Туминаса, вызывает гомерический хохот. «Могучей кучке» достаётся от режиссёра и художника (костюмы, причёски, грим – всё сделано с умом и едкой иронией). Немолодая эмансипе Аврора, в хрестоматийном мужском костюме и с комической конструкцией на голове, командует парадом. У неё в услужении придурковатый в быту и гениальный у рояля Шопен (Шопенчик – так его тут называют). С ним одним Мицкевич может отвести польскую душу, периодически они вместе оплакивают свои судьбы скитальцев. Ещё есть расчётливый и трусоватый, неистребимо буржуазный Бальзак и неопрятный социалист Пьер Леру.

Однажды Мицкевич приведёт эту компанию в литовский ресторан (такого, наверняка, в Париже отродясь не бывало, но авторам спектакля он нужен не для исторического колорита), и там этим господам хорошенько влетит за их верхоглядство и пустоту. Литовцы-подавальщики намнут бока просвещённым парижанам и выкинут за дверь, а сами достанут из мешка маленький глиняный хуторок, сядут вокруг него и с трепетом запоют песню о родном доме и яблоньке над ним.

«Mistras», конечно, пример элитарного театра, рассчитанного на такого зрителя, который способен вычитывать многие смыслы, открывать культурные коды, да просто ориентироваться в сложном пространстве истории. Когда сюжета нет как такового, работают другие, невербальные механизмы театра: магия атмосферы, гротеск исполнения. Молодые актёры играют прекрасно, и кажется, будто Туминас знает то самое «петушиное слово», способное каждому исполнителю дать золотой ключик к образу. Действие разворачивается в декорациях Адомаса Яцовскиса, которые передают мрачное, упадническое настроение Мицкевича и являют собой намёк на общую обветшалость Европы. Та же тема – тревоги, безнадёжности и высокой печали – в музыке Фаустаса Латенаса, написанной к спектаклю.

Литовские мастера театра в очередной раз показали высокий класс. Их влияние на российский театр сейчас очень ощутимо. В Москве работают Миндаугас Карбаускис и тот же Туминас, в Петербурге – Йонас Вайткус. Каждые гастроли театра Эймунтаса Някрошюса на сценах российских театров – событие, а недавно мастер поставил в московском Театре Наций «Калигулу». Как знать, может, наше время войдёт в историю российского театра под названием «литовский период».

Дарья Борисова, газета «Культура», специально для «Русского мира»