На днях в Москве состоялся круглый стол «Двухобщинное общество Латвии и современный опыт развитых мультиобщинных стран мира». Участие во встрече приняли начальник Управления по работе с соотечественниками и НПО Россотрудничества Виктор Баженов;заместитель директора Института Европы РАН, директор европейских программ фонда «Русский мир» Алексей Громыко; руководитель отдела Канады Института США и Канады РАН Василий Соколов; советник Департамента внешнеэкономических и международных связей г. Москвы Дмитрий Стебнев; руководитель отдела Прибалтики Института стран СНГ Михаил Александров; руководитель исследовательских работ Института стран СНГ Екатерина Шибаева; руководитель исследовательских программ фонда «Историческая память» Владимир Симиндей, а также представители российских общественных организаций и студенты из Латвии, обучающиеся в российских вузах.

О том, какие темы обсуждались, опыт каких полинациональных государств был признан наиболее успешным, в интервью порталу «Русский мир» рассказал Алексей Громыко.

– Алексей Анатольевич, какие главные вопросы обсуждались на круглом столе?

– Обсуждалось понятие многообщинного общества, как оно соотносится с понятиями о гражданском и этническом национализме. Прозвучал рассказ об опыте сожительства и взаимодействия англофонной и франкофонной общин в Канаде. Обсуждался и опыт сосуществования разных культур и систем ценностей в европейских государствах на примере таких стран, как Великобритания, Испания, Италия, Франция, Бельгия и др.

– Опыт каких стран был признан наиболее успешным?

– Надо сказать, что опыт Прибалтики, конечно, не рассматривался как успешный пример развития мультиобщинных стран. Пожалуй, самая успешная модель многосоставного общества была выработана в Канаде. В Европе это в какой-то степени Великобритания, Германия, Франция, однако со многими «но». В Европе в последние десятилетия соревновались две модели, направленные на сплочение многокультурного и многоязыкового: ассимиляционная модель (пример Франции) и модель мультикультурализма (Германия, Великобритания). Однако в последние годы эти страны сталкиваются со всё возрастающими проблемами. И пока не очень ясно, как их решать. Прежде всего, возникли проблемы из-за масштабной иммиграции в страны Евросоюза из других регионов мира. Сначала это были проблемы привнесённые, но со временем в мигрантских семьях выросло и второе, и третье поколение, и проблема стала внутренней.

– Обе модели потерпели крах?

– Нет, хотя к представлению о крахе ближе всего подошла Бельгия, где реализовалась мультикультурная модель. Многие месяцы страна живёт без правительства и вполне может разделиться на фламандскую и валлонскую части. В отличие, скажем, от Германии, где также реализовалась мультикультурная модель, в Бельгии административное деление соответствовало этническим регионам проживания. То есть там ситуация сильно напоминала ту, что существовала в Советском Союзе. Поэтому в Бельгии очень серьёзно и болезненно стоит вопрос о территориальном размежевании. Ни Германии, ни Франции, ни Великобритании это, конечно, не грозит. И мы знаем примеры, где под влиянием этнического и языкового фактора распались, – это и Югославия, и Чехословакия, и, в конце концов, Грузия, которую ЕС включает в некий европейский ареал. Мультиобщинную модель в этих странах не смогли претворить в жизнь.

– Почему успешен опыт Канады?

– Там французы, которые довольно длительное время ощущали себя гражданами второго сорта, благодаря активности своей политической и творческой элиты смогли сделать себя полноценной частью канадского общества, в том числе на общегосударственном уровне были признаны их языковые права. Поэтому там сожительство франкоязычной и англоязычной частей страны пока проходит в очень позитивной русле. И пока страна смогла успешно выйти из того сложного периода, когда проводился не один референдум о возможном выходе франкофонной части из состава страны. Но проблемы были урегулированы, и обе общины смогли найти общий язык. К сожалению, в Бельгии, где ситуация очень похожа, не хватило политической воли и желания идти на компромиссы, ситуация там обостряется, и, как я сказал, страна стоит на грани раскола.

– А какова ситуация в Латвии?

– В политическом классе Латвии, как и Эстонии, очень сильны политические течения, стоящие на платформе этноцентризма. В политике это выражается в попытке создания этнократических государств, где доминирует национальное большинство, а меньшинства ущемлены, вплоть до поражения в правах. Несмотря на продолжающуюся дискриминацию в этих странах, такая политика уже на практике показала свою недальновидность. Здесь энергия и политических элит, и гражданского общества направлена не на соединение сил во благо общего созидания, а на политическую борьбу. В условиях мирового кризиса это ещё более усугубляет ситуацию в этих странах, которые переживают глубокий социальный и экономический кризис. В то же самое время нужно сказать, что всё-таки определённые положительные сдвиги в этих странах есть. Это и выбор русского мэра Риги Нила Ушакова, и успехи партии «Центр согласия», выступающей в защиту прав русскоязычного населения. В результате усиления экономического веса России на рынках этих стран здесь всё больше людей, в том числе в политическом классе, понимают, что взаимодействие с Россией может быть не только фактором внутренней враждебности, но, наоборот, фактором сплочения этих обществ. Что позволило бы русским чувствовать себя не гражданами второго сорта, а включиться в полноценную жизнь этих государств. Пример Польши показывает, что даже страны с очень непростым историческим прошлым способны находить компромисс и вставать на путь плодотворного взаимодействия.