"Я не создаю историю, просто размышляю над ней"
Александр Солженицын: «Поэзия Юрия Кублановского отличается верностью традициям русского стихосложения, ненавязчиво, с большим чувством меры обновленной метафоричностью – никогда не эксцентричной, всегда оправданной по сущности, и естественной упругости стиха, часто просящегося к перечитыванию и запоминанию».
Иосиф Бродский: «Это поэт, способный говорить о государственной истории как лирик и о личном смятении тоном гражданина».
***
Юрий Михайлович Кублановский родился 30.04.1947 года в Рыбинске. Окончил исторический факультет МГУ, работал экскурсоводом и музейным работником на Соловках и в Кирилло-Белозерском монастыре. В 1982 года эмигрировал в Париж, где был членом редколлегии и составителем литературного раздела журнала «Вестник РХД». В 1990 вернулся в Россию, работает в журнале «Новый мир» зав. отделом публицистики (1995–2000) и с 2000 года зав. отделом поэзии. Живёт в Москве. Принимал участие в больших литературных проектах, например, как член жюри конкурса «Илья-премия». На Волошинский фестиваль 2008 года прибыл из Парижа.
Будучи на Волошинском фестивале в Коктебеле, поэт дал интервью корреспонденту Информационной службы фонда «Русский мир».
– Юрий Михайлович, что вас привело в Париж?
– В Париже я занят работой – редактирую большой курс русской истории.
– Ваш интерес к русской истории общеизвестен, вы много стихов на эти тему писали – о Годунове, о Соловках, острове Анзер, о русских поэтах… Но редактирование – это тяжёлая работа для поэта. В смысле – нетворческая.
– Тяжёлая, но небезынтересная. Она позволяет провести ревизию накопленных знаний, представлений…
– А вы не чувствуете себя в некотором роде творцом истории, её «создателем»?
– Нет, я не создаю историю, просто размышляю над ней. Это необходимо для любого человека. По окончании этой работы вернусь в Москву.
– Вы успели пообщаться с русскими, находящимися за рубежом, с русской диаспорой? Верно ли, что русские эмигранты за рубежом лучше говорят на русском языке, чем россияне?
– Но ведь нет эмигрантов как слитного, среднего понятия. Есть эмигранты первой волны, которые переняли язык от своих родителей – их язык красивый, правильный, но уже с лёгким акцентом. И конечно, это язык реликтовый, неживой. Хуже говорят дети эмигрантов второй волны, им требуется больше сил для адаптации в новой среде, их родительские корни не привились. Говорить о нынешних эмигрантах ещё сложнее, это, как правило, экономическая эмиграция. Это не люди искусства, в смысле языка ничего примечательного. В Париже сейчас живет режиссёр Отар Иоселиани, из писателей, кажется, никто не уехал в последнее время. Уехали бизнесмены, возможно, люди, укрывающиеся от уплаты налогов. Так что о языке такой эмиграции как о явлении говорить не стоит.
– Скажите, люди, оторванные от родины, сильнее хранят родной язык? Лучшее в языке – это язык литературный?
– Безусловно, в литературном языке всё лучшее.
– Многие писатели заискивают перед стариной, считая её нормой.
– Да нет, это стилизация, следовательно, искусственно. Стихи пишутся по вдохновению, на порыве, там не успеваешь задуматься, что древнее, а что нет… Я не Солженицын, не сидел, проводя время в чтении Даля, не писал словари. В этом всё же чудится некая мертвоватость. Мне кажется, что нельзя искусственно привить языку некие нововведения, точно так же, как и старинность. Это должно рождаться спонтанно, органично. И если знаешь всё, что хочешь сказать – можно сказать просто и без ухищрений.
Славянизмы, восковые соты
Строф и звуков позабудь, пиит.
Есть иные образцы и ноты,
Стих - как дом Романовых – убит.
Наша правда не в высоком слоге,
Наши не в согласье голоса.
Знать недаром мечены в итоге
Все твои крестами адреса…
(из книги «Дольше календаря»)
– Поэт и критик Ольга Ермолаева недавно сказала, что от чтения молодых авторов у неё порой возникает ощущение, что они самонадеянны, холодны, нелюбопытны, невежественны… Вам подобное не приходит в голову как члену жюри литературных конкурсов?
– Дело вовсе не в том, что всё молодые – наглые и самонадеянные. Это происходит оттого, что теперь рано начинают писать, когда личность автора ещё не сложилась! Они уже владеют языком, но не тем багажом, который нужно вложить в этот язык. И образуется большой зазор между умением складывать слова и самой личностью. Проблема в том, что молодой автор часто поражает яркостью, метафоричностью, а личности в нем ещё нет. То есть зазор между формой и содержанием.
Они ещё не поняли, чему будут служить в литературе. А ведь высокое назначение русской литературы в том, чтобы укреплять человеческую душу. Это было всегда. Но вот та литература, которая душу разрушает – постмодернистская…
– Вы сказали – молодые ещё не поняли, чему служить… А вы поняли? Вас называют классиком, надеюсь, это не обидно?
– Если классик – это что-то застывшее, то не согласен, моя поэзия довольно живая. Это оттого, что душа болит. А потом, смотря что считать классикой. Русские поэты ведь недолго живут. Мне 61, в этом смысле я классик живой, две трети русских поэтов до этого возраста не дожили. А если серьезно – путь пройдён большой, но я в себе классика пока не ощутил.
– Тогда каково главное приобретение?
– В принципе, я добился, чего хотел: я старался вложить новое содержание в традиционную классическую форму. У меня нет штампов, затрёпанных эпитетов…
– А иногда стих идёт лёгкий, озорной, даже хулиганский… Помните, про дождь…
Это благородная норма, которую вы создали.
– Против этого не возражаю…
На открытии фестиваля Юрий Кублановский читал и старые стихи о Крыме, и более новые – о Сталкере.
Из «Сталкера»
Товарняков заоконный скрежет.
Прижавшись к наволочке несвежей,
Будто пацан беспризорный – к лону –
Он спит и видит родную зону.
Когда напорист, когда опаслив,
Он люто разом и зол, и счастлив,
Кричал, как чибис, и ждал ответа
В сухой траве на излёте лета.
Не отличая ответ от эха,
Он ждал отдачи, а не успеха,
И где-то там, где репей в бурьяне,
И в станционном порой шалмане –
Спи, сталкер. Что тебе нынче слава?
Она диагноз, а не забава.
Чтобы какой-нибудь сноб с набобом
Шли за твоим, извиняюсь, гробом?
В небытие уходить достойней
Здесь, на отшибе, чем в центре с бойней,
Пока заря на сырой подушке
Одна и держит на красной мушке…